Этюд 52 второй кусок

Камера по-прежнему конспектирует виды из окна

***

Платформа Ленинградского вокзала. Вечер. У поезда, через окно - Петрович и
Илюнчик. Навеселе.

Петрович: Андрюш, ничего не забыл? Коробку передашь тете Тамаре, а сумку -
тете Вере.
Он: Все помню, Петрович.
Петрович: Повтори!
Он: Коробку - тете Тамаре, а сумку - бабе Вере.
Петрович: Тетя Тамара - это которая с усами.
Он: Тамара с усами. А Вера - без усов.
Петрович: А Вера без усов.
Илюнчик: Андрюнчик, про Ленку не забыл?
Он: Нет. Передать, что в июле приедешь.
Илюнчик: Да не в июле, а в июне, чайник!
Он: Не вопрос. Скажу, что приедешь в мае с семьей и детьми.
Илюнчик: Да ты чего, в натуре! Она меня потом убъет. Значит, скажешь Ленке,
что в июне, а Светику - что в июле. Понял?
Он: Как мне их различить-то?
Илюнчик: У Светика телефон на 234, а у Ленки - на 432. Записал?
Он: Ручки нет.
Илюнчик: (машет рукой) Ладно, ты им ничего не передавай. В мае к Наташке
поеду.
Петрович: Молчи уж, кобель.
Илюнчик: Слышь, Петрович, а поехали сейчас. Вместе с ними. Я тебя со Свети-
ком познакомлю.
Петрович: Ага. А я тебя - с тетей Тамарой.
Он: Которая с усами?
Петрович: Она.
Илюнчик: (берет Петровича в охапку) Петрович, поехали! Душа горит. В Сочи
из за этого чайника не съездили, теперь он, гад, в Питер без нас уедет.
Петрович: Илюнчик, остынь.
Илюнчик: В Питере остынем. Андрюш, поставь поезд на ручник, я пойду с про-
водником добазарюсь.
Петрович: Скорее бы вы уже поехали. Еще минут пять я его продержу.
Илюнчик: Ты - меня?! Пять минут?! Не свисти!
Ее голос: Мужики!
Петрович и Илюнчик: Ау!
Ее голос (камера разворачивается на его хозяйку): Я вот тут хотела спро-
сить... Вы и вправду такие хорошие или придуриваетесь?
Илюнчик: Я и вправду, а Петрович придуривается.
Она: А этот... С которым вы меня отпускаете?
Илюнчик: Подлец полный.
Петрович: Хуже засранца я не знаю.
Илюнчик: Утопи его в Неве - и приходи ко мне жить.
Петрович: Только подожди на берегу, чтобы не всплыл. А то такой еще не уто-
нет. Сама понимаешь.
Илюнчик: А всплывет - ты его веслом по голове. И - ко мне.

Поезд трогается.

Илюнчик: Значит, Светке не забудь передать...
Петрович: (одновременно) А сумку - тете Вере...

Удаляясь, танцуют на перроне коронный "горбушечный" танец. Скрываются из
глаз вместе с перроном.

***

Камера в купе подхватывается в руку, поднимается и разворачивается. Она си-
дит напротив, в домашнем халатике. На столе - бутылка вина и дорожная за-
куска.

***

Она: Как меня достала твоя камера!
Он: Это ерунда. Знала бы ты, как она МЕНЯ достала.
Она: Вот и дай ее сюда.
Он: Не дам.
Она: Дашь.
Он: Не дам...
Она: Ну, держись...

Возня за обладание камерой. Перед объективом творится чехарда. В
конце концов, камера оказывается в ее руках.

Мы впервые видим Его. Он сидит напротив, за столом, вид растрепанный.
Смотрит в камеру.

Оан: Чего уставился?
Он: Пользуюсь случаем, чтобы посмотреть на тебя двумя глазами.
Она: И как?
Он: В два раза лучше, чем одним.
Она: Подлизываешься?
Он: Ага.
Она: Не выйдет, дядька. А ну выкладывай все как есть!
Он: Куда выкладывать? На стол?
Она: Еще чего! Сюда выкладывай, в камеру. А то молчит, а глаза хитрые! О чем
молчишь?
Он: О тебе молчу.
Она: А о чем думаешь?
Он: О чем в поезде думать?.. Так... О минуте.
Она: О какой такой минуте? Что-то ты темнишь, дядька.
Он: Вот прошла минута. За нее много чего случилось.
Она: Например?
Он: Кто-то родился. Минуту назад его голова торчала между мамкиных ног, как
арбуз на бахче. А сейчас чья-то рука, большая, как Театральная площадь, держит
его на весу, и он уже прокричал свое первое "кукареку".
Она: А еще?
Он: А кто-то испустил дух, и сейчас идет по тоннелю.
Она: Ты - придурок. Неужели нельзя подумать о чем-нибудь нормальном типа рас-
писания поездов?
Он: Можно. Но за минуту с ним ничего не случилось. И не только с ним. Все кам-
ни стоят где стояли, дома не перешли на соседнюю сторону улицы, а один мой
приятель как был дураком, так и остался. Но!
Она: Что?
Он: Альпинист поднялся на десять метров ближе к цели, вор набрал последнюю
цифру кода, а Танька с Таганки испытала первый в своей жизни оргазм и теперь
удивляется, какой длинной может оказаться минута.
Она: Ты на что намекаешь? Какая еще Танька?!
Он: Не знаю. Наверное, веселая и крашеная под Мэрилин Монро.
Она: Слушай, дядька. Ты и вправду придурок?
Он: Это плохо?
Она: Это холодно, и сквозняк. Дует по ногам.
Он: Положи их ко мне на колени.
Она: Вот так? (кладет)
Он: Вот так. Теперь думать не о чем. Голова пустая, как голубятня в праздник.
Она: При чем тут голубятня?
Он: Вот и я думаю, при чем тут голубятня?.. Слышишь шаги?
Она: Нет. А ты?
Он: Слышу.
Она: Кто там?
Он: Следующая минута. Крадется, как кошка. За нами, голубками.
Она: Значит, следующая минута - наша?
Он: И наша тоже. (одними губами) Иди ко мне...
Она: Выключать эту штуку?
Он: Как хочешь...

Темнота.

***

Питер, Дворцовая набережная, белая ночь.

Он: Добро пожаловать на бал призраков. Узнаешь этого чернявого кавалера?
Она: Кажется, я видела его в каком-то учебнике. Это поэт?
Он: В свободное от любви время - да. Скоро его убьет красивый и глупый кава-
лергард. Он будет целиться в ногу, но попадет в живот.
Она: Кажется, эти призраки танцуют.
Он: Да. Им трудно танцевать на живой трясине из мертвецов, которые строили
этот город. Но они очень стараются.
Она: Им не страшно?
Он: Им очень страшно и противно. Чтобы не слышать криков, они приказали оркес-
тру играть громче, а ночи - никогда не наступать...

***

Эрмитаж, залы искусства ХVII века.

Она: (глядя на ложе с балдахином) Ничего не имею против этой кровати. Но где
мы поставим телевизор?
Он: Наверное, придется выбросить эту вазу.
Она: Только через мой труп.
Он: Хорошо. Тогда обойдемся без телевизора.
Она: Нет. Ты купишь мне плоский Bang & Olufsen и привинтишь его к потолку.
Он: Ого, какие слова ты знаешь...
Она: Ты про потолок?
Он: А зеркало? Тебе нужно зеркало?
Она: Я со своими габаритами умещаюсь в карманном зеркальце.
Он: Тогда зачем тебе такая большая кровать?
Она: Такая большая кровать, как вы изволили выразиться, нужна не мне, а нам.
Он: Зачем? Мы же спим, обнявшись.
Она: Зато когда поссоримся, можно будет разбежаться на три метра. Чтобы даже
блоха не допрыгнула.
Он: Мы не будем ссориться.
Она: Еще как будем.
Он: Нет, не будем.
Она: Нет будем! (зловещим шепотом)
Он: Да тише ты!

***

Питер, Дворцовая набережная, белая ночь. Камера в руках у Нее.

Он: (облокотясь на перила) Здесь я однажды встретился с собой. Это было до-
вольно страшно.
Она: Как это выглядело?
Он: Это было ночью, а он, который я, стоял на том берегу Невы, у стены Петро-
павловки.
Она: Как ты его разглядел? Мне отсюда ни черта не видно.
Он: Мне тоже не было видно. Я просто точно ЗНАЛ, что там стоит мой двойник. И
помахал ему рукой.
Она: А он?
Он: Ничего. Отвернулся и шагнул в стену.
Она: А ты допил бутылку и пошел спать.
Он: Ага.
Она: Врешь, как всегда?
Он: Вру, как всегда. У меня и пальто такого никогда не было.
Она: При чем тут пальто?
Он: У него было пальто, похожее на крылья, сложенные за спиной. Как у ночных
бабочек.
Она: Жуть.
Он: Ага. Вот так разминешься со своим ангелом, а потом ищи его. Как после это-
го бутылку не допить?

Камера отворачивается к Петропавловке. Внизу кадра лениво ворочается Нева.

***

Эрмитаж, бальный зал.

Она: А здесь мы будем принимать гостей. Ты любишь гостей?
Он: Если среди них нет красивых глупых кавалергардов.
Она: Хорошо. Мы будем приглашать умных толстых полковников.
Он: Я не возражаю и против пары-тройки принцесс.
Она: Ах так! Тогда без кавалергардов не обойтись.
Он: Хорошо. Только пусть это будут гусары. Они не такие наглые.
Она: Кто говорит о наглости, ваше сиятельство? Мы говорим всего лишь о танцах.
Он: Тогда разрешите заполнить собой вашу танцевальную квитанцию.
Она: Всю?
Он: Всю-превсю. Включая графу "Итого".
Она: Эта квитанция и так заполнена вами, дяденька. Раз и навсегда.
Он: Если бы ты только знала, как в это трудно поверить.
Она: Давай не будем об этом.
Он: Давай.
Она: Ты слышишь музыку?
Он: И слышу и вижу, как призраки пляшут, наступая друг другу на ноги.
Она: Присоединимся?
Он: Начинай.

И она начинает - маленькая, хрупкая, в белом платье, с распущенными волоса-
ми. И музыка становится слышна, набирает силу, эхом мечется по залу.

Камера пускается в путь, окружая Ее танец, как загонщики - косулю.

И редкие туристы с улыбками таращатся на происходящее...

***

Питер, Дворцовая набережная, белая ночь. Нева.

Он: Я видел много рек. Но ни в одной нет такой страстной мощи. Такой смер-
тной тоски. Нева похожа на Стикс. В ее плеске слышны стоны и музыка. А ведь
бывают еще и наводнения! Хотел бы я увидеть хоть одно.
Она: Сейчас увидишь, потому что я очень хочу писать. Я понимаю, что приз-
ракам это на на фиг не нужно, но живые люди тут как то решают эту проблему?
Он: Можешь не искать казенный сортир. Я уже попробовал однажды.
Она: И как?
Он: Никак.
Она: Что же делать?
Он: Пойдем в Летний Сад. Там тебя ждут райские кущи.
Она: Ох... Искуситель... Надеюсь, там ты выключишь эту чертову камеру?
Он: Не дождешься.
Она: Но ты хотя бы отойдешь на пару шагов.
Он: Хорошо.

Кусты Летнего сада и белое платье, присевшее в реверансе.

***

Темнота.
Зажигается спичка и подносится к свече.
Свеча не освещает ничего, кроме собственного фитиля.
До поры до времени.

***

Мальчишник у Него. Камера у Него в руках.
Стол выглядит, мягко говоря, странно. Мальчишник есть мальчишник, поэтому
для антуража приглашена "ночная бабочка". Ее зовут... Ну, предположим, Све-
тик. Или Ленчик. Или еще как. Не важно. Я буду называть ее просто Ляля.
Просто Ляля лежит на столе и выполняет роль живого подноса. Ее руки мечта-
тельно сложены за головой, на животе тает кусочек сливочного масла, грудь
сервирована красной икрой, а на причинном месте целомудренно стоит блюдце с
мелко порезанными французскими булочками.

Петрович: Ну, что, Андрюш... За твой последний мальчишник...
Илюнчик: (зачерпывая масло и икру с Ляли) Погоди, Петрович. Дай закуску со-
орудить.
Петрович: Жду.
Илюнчик заканчивает сооружение бутерброда и принимает в руку стопочку.
Петрович: Готов?
Илюнчик: Всегда готов.
Петрович: Андрюш, за тебя. В этот горький день,
Илюнчик: Золотые слова...
Петрович: когда ты прощаешься с холостяцкой жизнью, я хочу сказать одно...
Илюнчик: Сматывайся в Сочи.
Петрович: Да подожди ты. Так вот. Ты прав, Андрюш. Несвобода лучше, чем оди-
ночество.
Илюнчик: Вот заливает. Покороче, Петрович. Трубы горят.
Петрович: Не гони. Андрюш, за тебя и твою будущую жену! (чокается и выпива-
ет)
Илюнчик: (выпив) А я тебе так скажу... Вот есть у меня один приятель. Он
продал квартиру и купил акции МММ.
Петрович: Ну и мудак.
Илюнчик: (подняв палец) Вот! Золотые слова! Но я скажу так: он был бы еще
большим мудаком, чем если бы женился.
Петрович: Ты на что намекаешь?
Илюнчик: Я намекаю на то, что лучше сразу лечь и помереть, чем ждать, пока
тебя сведет в могилу баба. Правильно, Светик?
Ляля: Я не Светик.
Илюнчик: Ну, хорошо. Не Светик. Все равно скажи, правильно я говорю?
Ляля: Нет.
Петрович:(Ляле) Молодец!
Илюнчик: Ну чего вы меня опять всю дорогу обижаете?..
Ляля: А мне можно водки?
Петрович: (наливает) Можно.
Илюнчик: (сооружая новый бутербродик из лялиного изобилия) И даже нужно.
Ляля: (приподнимаясь) Я хочу выпить за вашего друга, чтобы у него с женой
все было хорошо.
Илюнчик: (растроганно) Золотые слова.
Петрович: Ну вот, видишь.
Илюнчик: (Ляле) Давай и мы с тобой поженимся.
Ляля: Занимай очередь.
Илюнчик: А без очереди?
Ляля: А для тех, кто без очереди, своя очередь.
Петрович: Есть предложение еще выпить.
Илюнчик: Наливай!..

***

В пламени свечи появляется Она. Профиль, плечи. Как монета на черном бархате.

Она: Я ненавижу тебя.
Я ненавижу тебя за твое вечное детство. За игрушки, в которые ты заставля-
ешь меня играть. За твою вечную оценку каждого моего слова, жеста, взгляда.
Я ненавижу тебя за ту власть, которую ты надо мной имеешь. За ту слабость,
которую я испытываю рядом с тобой. Я ненавижу тебя за то счастье, которое
ты мне даешь, потому что каждая крупица этого счастья оплачена моей волей и
молодостью. Я ненавижу тебя за твои привычки, которые я не в силах изменить
и в которых нет места для меня. Я ненавижу тебя за то, что буду всегда
только частью твоей жизни, в то время как ты и есть - моя жизнь.
Я ненавижу тебя за то, что сижу в партере, а ты стоишь на сцене, и я здесь
для того, чтобы смотреть только на тебя, а ты - для того, чтобы взять нас
всех. Мои одинокие аплодисменты только разозлят тебя. А в той овации, кото-
рой ты хочешь, они будут просто не слышны.
Я ненавижу тебя.

***

Девичник у Нее. Снимает Она, и мужчин здесь нет.

Вся сцена должна быть написаны женщинами.

***

В пламени свечи появляется Он. Она остается на своем месте. Свеча зависает
между их профилями, создавая очертания бокала, наполненного мраком.

Он: Я ненавижу тебя за твое рабское, собачье непонимание во взгляде. Чем
старательнее ты изображаешь свою причастность к моему миру, тем виднее про-
пасть, которая лежит между нами. Я ненавижу тебя за то, что ты никогда не
посмотришь на мир моими глазами, и мне суждено коротать век в ледяном оди-
ночестве.
Я ненавижу тебя за то, что ты живешь телом, и его прихоти для тебя всегда
будут главнее, чем движения души. И если сейчас твое тело тянется к моему,
то завтра оно пресытится или соскучится, а других причин для любви у тебя
нет и не будет. И мне придется покупать тебя, чтобы не потерять, и я нена-
вижу тебя за это. Потому что всегда найдется кошелек толще моего, и хуй
длиннее, и румянец ярче. Но главное - кошелек. Я ненавижу тебя за то, что
отныне мне придется переламывать пополам каждый кусок хлеба, а ты никогда
не скажешь мне спасибо за это. Потому что так было всегда, и, если кто-то
предложит тебе хлеб с маслом, то ты примешь его без колебаний и отплатишь
тем, чем всегда платят женщины.
Я ненавижу тебя за то, что я для тебя - еда, и если сегодня ты слизываешь с
меня сахар, то завтра с хрустом примешься за кости. А когда не останется
ничего, ты снова выйдешь на охоту, бросив напоследок горсть жалких оправда-
ний.
Я ненавижу тебя.

***